Закон сильного - Страница 22

По дороге она у меня что-то там расспрашивала. Кажется, интересовалась победой над Ящером, моему стремительному взлету от неизвестного беспризорника до главаря банды и хозяина трех улиц — не помню точно. По мере сил я даже что-то отвечал. И с каждым пройденным шагом все больше понимал, насколько влип. Вот надо же так угодить! Мне бы думать сейчас о том, как побыстрее освоиться с даром, да уладить дела с Угрем. А у меня в голове только и мыслей, как хорошо бы поиметь его дочку!

Окончательно мне захотелось провалиться за Врата на пороге комнаты. Стоило двери распахнуться, как навстречу метнулась тоненькая фигурка Тай.

— Чертополох, я так скуча… — она осеклась на полуслове, заметив за моей спиной Кирию, и отступила на шаг. — Ой.

— Это Кирия, старшая дочь Лиха, — сухо сообщил я, уже слыша в душе тревожный бой набата. Что-то сейчас начнется…

К удивлению, ожидаемая гроза прошла стороной.

— У тебя просто очаровательная девушка, — мило улыбнулась Кирия. — Не буду вам мешать.

За притворившейся дверью послышались ее легкие удаляющиеся шаги. Настороженное выражение, возникшее было на лице Тай, сменилось несмелой улыбкой.

— Я тоже соскучился, — улыбнулся я в ответ, ощущая себя распоследним уродом. Потому что звук этих шагов заставлял меня представить, как колышутся под складками платья точеные пышные бедра.

Военный совет держали у постели Костыля, временно лишенного возможности передвигаться. Потеря ноги в свое время отразилась на его характере самым действенным образом, превратив шебутного Попрыгунчика в мрачного, до мелочей дотошного типа. Что, впрочем, позволило ему быстро возвыситься до одного из старших в банде. В нынешнем состоянии его угрюмость переросла все мыслимые пределы. Набор слов, при помощи которых прикованный к кровати Костыль общался теперь с окружающими, сводился к незамысловатым "да", "нет", "мне все равно", "да иди ты".

— Долго ж ты гуляешь, — приветствовала меня Змейка, спрыгивая с подоконника и пряча за голенище нож, с которым играла, занимая время. — Так догуляешься, всю банду порастеряешь.

— Угорь приходил, — перевел Подсолнух. — Звал нас к себе.

— Давно? — спросил я.

— Да считай, только что ушел. Костыль, ну-ка скажи, что мы ему ответили? — не удержался от шпильки мой старинный друг.

— Да иди ты, — отозвался тот с безотказностью железного бойца из магических подземелий.

— Вот примерно это и сказали, — довольно осклабился Подсолнух.

— Что ж, — хмыкнул я. — Он имел право попытаться.

Я вкратце рассказал ребятам, что произошло у нас с Угрем в катакомбах, и они вмиг растеряли шутливый настрой.

— Он не успокоится, пока не рассорит нас, — покачал головой Подсолнух.

— Ну так не надо вестись на его приманки, вот и все, — фыркнула Змейка. — Лучше так, чем без банды совсем. Или может, у кого есть идеи получше, а?

— А что мы вообще забыли в Стрелке? — вмешался вдруг Костыль.

Мы все так и застыли с разинутыми ртами: это была самая длинная фраза, услышанная от него за последние дни. Но одноногий стрелок, как видно, решил окончательно нас добить и выдал следующую речь в пояснение:

— Мир на ней не сходится. В нем есть куча мест приятнее этой мусорной дыры. Раньше была вотчина, были обязательства. Теперь этого нет. Чем вешать на себя новые долги, не проще ли начать новую жизнь? Без банд, князей, Академии. Из нас бы получился хороший наемный отряд.

Похоже, рановато мы поспешили забыть прежнего Попрыгунчика, авантюриста без возницы в голове. Но если раньше он просто срывался в любое сомнительное приключение, приходящее на ум, то нынешняя авантюра выглядела почти что продуманной. И от того еще более устрашающей.

Покинуть Стрелку? Город? Оставить позади Нирану и Рин с их магическими дрязгами? Это обозначает перечеркнуть все прошлое, признать незначащими старые свершения. Чего ради мы дрались, голодали, лезли на рожон, проливали свою и чужую кровь на неприветливых темных улицах? Чего ради погибли ребята, если можно было просто так взять и уйти? Да и нужны ли мы там, в этом большом мире? Здесь нас знают. Не скажу за друзей, но враги точно имеются. Вот их-то я ни за что не собирался забывать. Порой испепеляющая ненависть к высокомерным сволочам в мантиях была единственной причиной, заставлявшей меня пережить очередной день. Я жил просто потому, что эти уроды желали моей смерти. И собирался стребовать с них за это по всей строгости уличного закона.

Но не все имели здесь столь важных должников.

— А ведь это выход! — оживилась Змейка. — Вот уж не думала, что Костыль способен изобрести что-то дельное! — (В ответ на это любезное замечание стрелок сплюнул свое коронное "иди ты", на которое никто не обратил внимания). — Нет, правда. Уйдем туда, где не достанет ни Угорь, ни чародеи. И с людьми не будет таких проблем. Сколько еще придется разыскивать нормальных ребят среди местного сброда!

Из невысказавшихся остались я и Подсолнух. Друг долго раздумывал, скреб вихрастый затылок, и я уж думал, сейчас выдаст чего-нибудь умное. Вместо этого он ожидающе глянул на меня:

— Ну а ты что?

Мне оставалось лишь развести руками:

— А что я! Во-первых, у меня уговор с Угрем. А во-вторых, и главных, это мой единственный шанс обуздать свой дар и стать полноценным магом. Я остаюсь в любом случае. А вы думайте сами.

— Чертополох воздержался, нас большинство, — поспешила отметить Змейка, с надеждой уставившись на Подсолнуха.

— Но-но, развели тут Совет Академии! — грозно цыкнул тот. — Раз Чертополох говорит, что пока не у дел, за главаря теперь я. Мне и решать, а никакому не большинству. И вот что я вам скажу. Кончайте-ка этот балаган. Чертополох рисковал за нас до последнего. Ради нас испортил отношения с Угрем. Я уж не говорю обо всем, что он сделал для банды до того. А вы предлагаете взять его и бросить? Чтоб я последний раз слышал о чем-то подобном! Мы остаемся. А недовольных я не держу.