Вот уж точно — ломать не строить. Не знаю, буду ли способен когда-нибудь повторить хоть один лепесток из этой хрупкой, ажурной конструкции — проучись я хоть сотню лет. Но вот разрушить ее собирался уже сейчас. Я долго колебался с выбором подопытного заклинания. Цветок был плох паутинной тонкостью нитей, но с другой стороны — это самая маленькая и слабая из доступных чужих плетенок, и если что пойдет не так, возможно, отделаюсь простым испугом.
Истончив коротенькие нити, насколько мог, я коснулся ими заклинания. Я уже пробовал это раньше, с собственными плетенками — сделать замкнутое кольцо, отделить а потом вновь "вобрать" обратно. Теперь же следовало повторить то же самое, но уже с цветком.
Грубые синие "веревки" плотно сомкнулись с оранжевыми "волосинками", и два плетения начали сливаться в одно. И тотчас же я понял, что такое напрямую соприкоснуться с чужой нитью. Примерно то же самое я чувствовал, когда однажды по зиме крепко застудил зуб. Только на этот раз больным зубом стало разом все тело. Закусив губу, я сжался, из последних сил удерживая себя от того, чтобы не отбросить заклинание, превратившееся в орудие пытки. Разницу между распадающейся и прочной плетенкой я уже отличал на глаз. Цветок уже лишился былой целостности, и от немедленного взрыва его удерживала только сила моего дара. Линии дрожали, теряя форму, а от места слияния нитей, словно расходящиеся в воде чернила, по оранжевой плетенке струились синие разводы. Когда все заклинание приобрело грязновато-серый оттенок, я почувствовал, как боль понемногу отступает, возвращая способность здраво мыслить и оценивать ситуацию. По виду и ощущениям чужая плетенка уже мало отличалась от моей собственной. Дождавшись для верности, когда цвет выровняется окончательно, я принялся медленно ее распускать. Я уже не мучился, как прежде, разделяя нить на части. Действие отшлифовалось настолько, что заклинание словно растворялось синим дымом, такими небольшими были рассеиваемые кусочки. В магическом плане это происходило почти неощутимо — по крайней мере, я мог надеяться, что в общем шуме, наполняющем Подкову, такое останется незамеченным. Плети свои сети, архимагистр, скоро мы испытаем их на прочность.
Я обернулся к большим песочным часам, сделавшимися неизменной деталью моего пребывания в подземелье. Последние песчинки утекали сквозь узкий перешеек, намекая о том, что скоро Кирия отправится встречать меня у выхода.
Кирия. Желание придушить ее в потайном коридоре немного приутихло, но общаться с девушкой как прежде, зная, что она натворила, я уже не мог. Дочка Угря была не первым человеком, подложившим мне по жизни свинью, так почему именно ее подлость переживается столь болезненно? Прав был старый мошенник Промокашка, чьи любимые пьяные рассуждения сводились к шлюхам и тому, что привязываться к ним не стоит не под каким видом. А Кирия — шлюха. Ухоженная, лоснящаяся, умная и оттого ничуть не менее продажная.
Словно желая подтвердить эту мысль, сегодня девушка особенно постаралась с нарядом. Глубокий вырез на платье был не менее вызывающим, чем носили обычно девочки Нелии, но широкая полупрозрачная шаль скрадывала всю непристойность, сводя ее к таинственным полунамекам. Выбившийся из прически темный локон кокетливо пристроился на полуобнаженной груди. Кирия стояла передо мной очередной неразгаданной тайной, как будто и не было всех дней и ночей, за которые я успел изучить это тело до последней родинки. Я хотел ее. Так же безудержно и сильно, как в тот день, когда впервые увидел сидящей в библиотеке на диване. Интересно, что ей от меня надо?
— Ты выглядишь усталым и раздраженным, — мурлыкнула девушка, поводя бедрами. — Давай я помогу тебе отдохнуть.
Еще вчера я бы купился на этот мягкий тон и чарующую улыбку. Сегодня я знал, с каким совершенством умеет притворяться эта женщина.
Вот как, значит, ты со мной, да? Ладно, будь по-твоему.
До комнаты Кирии мы добирались молча. Пропустив ее вперед, я прикрыл дверь и повернул в замке ключ. Чтобы ни одна тварь не помешала предстоящему интересному разговору.
С ласковой улыбкой девушка скользнула ко мне…
Миндальничать я не стал. Ухватился за край выреза обеими руками и дернул изо всех сил. Дорогая ткань треснула, моментом превращаясь в никчемную тряпку. Бесцеремонно вытряхнув Кирию из остатков платья, я повалил ее животом на туалетный столик, прямо на стоящие там коробочки, флаконы и прочие женские принадлежности. Мы и раньше выходили порой за некоторые рамки — уличный парень и холеная папина дочка — но тогда это являлось игрой, дурашливой и недолгой. Теперь все было всерьез. Мне хотелось ее унизить. Заставить почувствовать себя раздавленным ничтожеством. Отплатить сторицей за неожиданную боль, которую причинила мне ее подлость. Кирия долго учила, как доставить женщине удовольствие. Но она не зря называла меня смекалистым парнем. Плох тот ученик, который не усвоит больше, нежели сказал ему учитель. Я понял саму суть этого сложного языка, которым можно выразить безграничную нежность… или уничтожить в прах. Я оскорблял ее каждым движением, давая почувствовать себя дешевой подстилкой, бездушной вещью, которую, использовав, отшвырнут в угол. И Кирия прекрасно поняла, что я хотел до нее донести. По правде, я полагал, что эту вертлявую тварь не пронять ничем, но когда я, получив желаемое, равнодушно наклонился за штанами, в глазах ее стояли слезы.
— За что? — прошептала девушка, оборачиваясь ко мне.
Мне не было ее жаль ни капельки. Пусть скажет спасибо, что не передал ей привет от боевой подруги в том виде, как та требовала.